Выкладываю то, что назову своей книгой. На роман это не потянет, но на повесть подойдет. История девушки и создания из иного мира, в духе творений моей любимой Гильдии Вампиров.
Надеюсь, понятно о чем?  

найти главы можно будет по тегу "ночной странник".


Ночной Странник.
Рукопись.

И дольше века длится день
И не кончается объятье.
Б. Пастернак

Memento mori – помни о смерти
Латынь

Мы все обречены на смерть, все без исключения, я это знаю, но иногда, о Господи, Зеленая миля так длинна.
С. Кинг


15 августа
Я наконец-то завела новый дневник. Теперь буду писать в нем правду, только правду и ничего кроме правды. И без прикрас. Хотя, красиво не соврать – истории не рассказать, но не перед кем тут стыдиться. Да и какой может быть стыд? Бумага стерпит все, а пишу это я, прежде всего для себя, а значит, мне и бояться некого.
В последнее время я как-то странно себя чувствую, точно ожидаю чего-то невозможного и несбыточного. Тело изнывает от желания жить в полную силу, но некая сила не допускает этого. Я уже не знаю, куда деваться от этого чувства. Через несколько дней у меня сольное выступление, а я еще не пришла в себя. Боюсь и думать о возможном провале.

17 августа
Вот собственно и судьбоносный день настал. Сегодня мне предстоит впервые выступить в Ванкувере с новой программой. Я буду играть на флейте, но петь не собираюсь.
С утра звонила Стелла, просила прийти зайти к ней в обед и занести репертуар и ноты на редакцию. Она строит из себя такую умницу, что это начинает меня раздражать. Конечно, каждому хочется побыть редактором романа или поэмы, но не каждый способен на это. Сейчас уже 12 часов, и я думаю, что самое время пойти к ней.
Дом у нее находится в моем районе, что очень прискорбно. Я шла к ней как можно быстрее, чтобы не растягивать этот жуткий разговор. Самое интересное, что когда дело касается чего-либо со мной не связанного, так Стелла сущий ангел. Она и дурного слова не скажет, и поможет советом. Но стоит лишь мне упомянуть о своей работе и творчестве, как в ней зарождается пакостный бесенок, рвущий и мечущий все, что я делаю. Неспешно поднявшись на этаж, я позвонила в дверь.
– Аделина? Это ты?
– Да, Стелла. Я. Ты сама меня звала! – пыталась сказать я как можно более бодрым голосом.
– Ах да, дорогуша, сейчас, – дверь заскрипела, и на пороге появилось заспанное, но уже накрашенное лицо Стеллы. – Что это ты сегодня при полном параде?
– Да? – я оглядела себя и не нашла ничего особенного: просто я не стала надевать черной блузки, а ограничилась синим джемпером для такой прохладной погоды. – И это, по-твоему, вырядилась? У тебя столько вещей всегда!
– Что есть! Заходи, чаю попьем.
Я зашла, а подруга побежала в комнату прихорашиваться. Квартирка у нее была милая, обставлена с долей шика, но и не совсем гламурно. Она все еще непостижимым для меня образом умудрялась сохранять эту грань. В прихожей стояла старая фарфоровая ваза династии Мин: я была твердо уверена, что это подделка, но Стелла и слушать не хотела. На стены она собственноручно поклеила золотистые, прямо-таки светящиеся обои, но картин вешать не стала. Кухонька у нее была довольно большая для многоквартирных домов, с мебелью, стилизованной под сосну. На плите во всю свистел чайник, и я его сняла, а затем села на угловой диванчик у окна. Тут прибежала Стелла в зеленом топе, совершенно не гармонировавшем с ее русыми волосами. Она, вообще-то, не очень красивая. Ну и я не сахар конечно: маленькая ростом, худая. А она… непропорциональная! Очень высокая, длинноногая (от поклонников поэтому отбоя нет) и с треугольным лицом, с которого она тщетно пытается свести веснушки, непонятно откуда взявшиеся. Родители у нее вроде бы не рыжие, насколько я могу судить по фотографиям. Волосы она носит распущенные, с косой стрижкой – я молчу, разумеется, что это ей не идет.
– Что ты так на меня смотришь? Выкладывай свои ноты…
– Ах да, вот! – я вытащила из сумки нотную тетрадь с рукописными произведениями.
– Соло для флейты? О, еще и для фортепиано с дуэтом? – она напела мелодию. – Да, неплохо, неплохо для тебя. Сходи к Вольфу сама, мне так лень!
– Ладно, он все равно мои концерты продюсирует. Так чай пить будем?
Стелла достала из ящика фруктовый чай и коробку конфет, и мы начали чаепитие. Она рассказывала мне о каких-то молодых людях на ее работе в редакции, о тупых авторах и поэтах, о бездарных художниках. Эту информацию я давно не воспринимала, потому как, на ее взгляд, все являются среднестатистическими бездарями, а я – хорошо обученной исполнительницей, в то время как Вольф Генрихович говорит, что я талантлива и многое могу.
– А ты Криса, случаем, вчера не видела?
– Нет, я вообще тогда на улице не была. А что он? – удивилась я. Крис был моим новым знакомым, вторым, кого я узнала в Канаде. Ему недавно исполнилось 24.
– Да знаю я, ты к нему неровно дышишь, признавайся!
– Я??? – тут я окончательно вышла из себя. Ее слова это ложь! Я его уважаю, но не более. – Он не в моем вкусе!
– Да ладно… впрочем, музыка и литература – твои любовник и подруга. Иди уже, иди…
Это было странно. Стелла явно куда-то торопилась и поскорее хотела меня выпроводить. Я спорить и портить себе настроение не стала и ушла к Вольфу Генриховичу. После встречи с ним я решила, что вместе поехать в концертный зал будет самым лучшим решением. Стоило мне выйти на улицу, как раздался звонок – он звонил.
– Аделина? Девочка моя, здравствуй! Я сейчас не дома к сожалению.
– Здравствуйте, Вольф Генрихович! Я только к вам собиралась пойти…
– Вовремя я позвонил. Приходи в полной готовности в 3 часа в гримерку в концертный зал. Я там тебя буду ждать и ноты посмотрю, хорошо?
– Да, а… что мне надеть?
– Хм, тебе решать, конечно, но на твоем месте я бы надел то бордовое длинное платье, в котором ты давала предпоследний концерт, что в Петербурге был.
– Так и сделаю! До встречи!
Он положил трубку, и я с облегчением вздохнула. Можно будет спокойно подготовиться за часик. Я быстро добежала до дома и начала разыгрываться на флейте. Когда я поняла, что чувствую инструмент, то закончила, чтобы не «заболтать» произведение. Потом занялась платьем, моим любимым бордовым платьем… я осторожно потрогала его бархат, а затем сложила так, чтобы не помять невзначай. К нему хорошо подходил мой любимый крест с гранатом, своего рода амулет. Часы пробили полвторого, я бросила в сумку нужные вещи, шоколадку и помчалась в концертный зал на такси.
Внутри все было весьма обычно – сновали исполнители (концерт не был моим сольным выступлением, я была лишь «на сладкое») и местные служки, стояли шум и суматоха. Дежурный сказал, где находится гримерка, и я начала свои поиски. Легче выйти из МГУ, нежели найти что-то здесь. С большим трудом я нашла ту комнатку, а когда открыла дверь, то так и обомлела. Я представляла себе маленькую каморку, а увидела большое помещение, выполненное в стиле Барокко. В дальнем углу стояло зеркало с подсветкой, рядом со столиком сидел Вольф.
– Ада, ты прекрасно выглядишь даже без платья! Я конечно не это имею в виду…
– Здравствуйте, Вольф Генрихович! Я вот принесла вам ноты.
– Дай-ка посмотреть! – он поманил меня к себе и взял тетрадь. Затем он принялся читать. Для своих 52 лет он выглядел очень молодо, но почему-то уже был сед, а на лице я видела морщины, которые появились давно. Его темные глаза бегали по строчкам, пальцы точно наигрывали мелодию. Мужчина встал и, прихрамывая, подошел к фортепиано у стены. Он осторожно приподнял крышку и наиграл тему. – Да… Ну ты посмотри! Здесь гармония хорошая, отклонение вовремя использовано, а вот тут ты не разрешаешь в тонику! Как это понимать?
– Ну я хотела тем самым подчеркнуть поэтические строки, сомнения героини, и…
– Тогда сделай модуляцию! Это будет беспроигрышный вариант, поверь мне. Тогда и незаконченно звучать не будет, и смысл сохранится, а закончить советую в миноре. – Он вынес руку вперед и стал петь «сердце красавицы склонно к измене».
– Ага. А что мне сейчас делать?
– Концерт начинается в 7 вечера, я бы советовал тебе настроиться пока что.
Я кивнула и решила пройтись проветриться. Накинув куртку, я прорвалась сквозь толпу обезумевших гостей и вышла в скромный садик позади концертного зала через черный ход. Через каменную ограду, напоминавшую мне почему-то о кладбище, была видна шумная улица. Я поморщилась от дневного солнца и вздрогнула: мне показалось, что меня кто-то тихо звал по имени. Когда оглянулась, то, разумеется, никого не увидела. Только первые листья говорили о ранней осени в этом году; они падали со старых лип и тополей на жухлую из-за отсутствия дождей газонную траву. Налетел ветер, закружил эти желтые листья, растрепал мои волосы, и повеяло странной тоской, я раньше никогда такого чувства не знала, а теперь оно прочно запомнилось мне. Вдруг я отчетливо услышала голос Вольфа.
– Аделина! Да где же ты? Ах вот ты где! Времени уже пять часов! Ты почти полтора часа тут стоишь.
– Да? Я же только вышла… – я удивилась. Неужели я так долго стояла во дворе?
– Пойдем, еще готовиться и переодеваться тебе.
Мы вернулись в гримерку, и я начала прогон произведений. Вольф Генрихович с удовольствием критиковал мои помарки и заставлял играть упражнения на беглость, а также задержку дыхания. Конечно, я беспрекословно подчинялась – он заменял мне учителя, с которым наши жизненные дороги разошлись. Я даже сама не заметила, как к концерту приближалось время. Меня прямо-таки раздирало желание посмотреть на выступавших, но я точно знала, что этого делать нельзя, потому что это был негласный закон исполнителя. Мой продюсер удалился, чтобы я переоделась. Я с благоговением достала платье и надела его, потом подошла к зеркалу… несмотря на то, что плечи были закрыты, рукава «три четверти», и подол чуть ниже колена, а на шее воротник-стоечка, я его очень любила и выглядела в нем стильно. Оно было приятное на ощупь и в носке, а крест только подчеркивал его цвет.
– Что это за пошлость? – усмехнулся Вольф. – Хотя, пусть будет и крест. Только не говори, что это твой амулет, без которого на сцену ты не выйдешь!
– Именно! Старый подарочек. Долго мне еще ждать?
– Ты выступаешь последней, девочка.
Я вздохнула и смирилась. Ожидание тянулось долго. К середине концерта мы вышли за кулисы, и я слышала только овации, но не репертуар исполнителей. И вот настал момент истины – мои номера объявили. Я вышла на сцену… людей было много, тысячи лиц уставились на меня. Жар от софитов выводил из себя, но я поднесла флейту к губам и начала играть. Что и как происходило, я не помню, я просто впала в некое экстатическое состояние и отдавалась музыке. Вернули меня в мир бурные аплодисменты. Люди просили играть ни бис, и я выбрала Дж. Ласта «Lonesome shepherd». Зал просто умирал от счастья – такого я не видела никогда. Во время поклона я мельком выхватила из толпы чье-то лицо, показавшееся мне знакомым, и тут же его забыла. За кулисами меня счастливо ожидал Вольф.
– Браво, детка! Для своих почти 21 года ты делаешь неплохие успехи! Видимо, эта публика весьма искушена в вопросах духовой музыки.
– Да уж. Я рада. Очень, – мне было трудно говорить.
– Ты сама до дома доберешься? Или мне тебе помочь?
– Не стоит, спасибо. Хочу ночным воздухом подышать.
На том мы и попрощались. Я переоделась и собрала вещи. Когда люди ушла, я осторожно прокралась к выходу и без лишних свидетелей ушла на улицу. Путь я выбрала короткий, но мне все равно пришлось пройти через плохо освещенный район. Подсознание подсказывало, что я там не одна, как вдруг кто-то подбежал ко мне сзади и ударил по голове. Я упала и ничего не могла вспомнить с того момента…



Когда я пришла в себя, лежа на мягком диване, то сквозь мутную пелену шока услышала приятный голос.
– Леди, как вы себя чувствуете?
– Вроде бы вполне сносно, спасибо.
– Не двигайтесь, это может причинить вам боль. Просто сфокусируйте перед собой взгляд.
Я зажмурилась и снова открыла глаза, пытаясь сделать то, о чем меня просил собеседник. Я смогла различить поначалу лишь его силуэт – высокого человека в темной одежде. За его спиной горела настольная лампа, она давала ореол света вокруг него, и это выглядело пугающе.
– Кто вы такой?
– Ваш спаситель, юная леди, – я услышала его тихий смех.
– А что произошло?
– В темном переулке на вас напали. По счастью, я рядом оказался и помог вам.
– Почему я ничего не помню? – у меня жутко болела голова.
– Вас ударили по голове. Вы выронили вещи, а обидчик убежал. Я не смог его догнать. Позвольте, я посмотрю, я проходил практику первой помощи.
– Да-да, конечно.
Глаза приходили в норму, а мой спаситель наклонился надо мной. Холодной рукой он надавил на висок, и я вскрикнула. Его это, казалось, ничуть не удивило. Затем он продолжал надавливать на кости черепа около источника боли, я же молчала. Мне удалось разглядеть его лицо. На вид молодому человеку было лет 25, не больше. Он был очень высок и строен, длинные пальцы его несли на себе перстни. Лицо его мне показалось смутно знакомым: вытянутое, скуластое, обрамленное слегка вьющимися темными волосами, неестественно бледное. Тонкие яркие губы его подрагивали, пока он пытался выяснить, что со мной стряслось. Серые стальные глаза запомнились мне сразу: холодные, глубокие, они рождали пронизывающий, даже голодный взгляд. С ужасом я заметила, как они поблескивают при свете лампы.
– Ничего страшного, просто гематома. Будете прикладывать лед, и заживет быстрее.
– Спасибо. А вы не знаете, что с моими вещами?
– Все прекрасно! Вот и флейта, и ноты, и сумка! – он указал на стол, где лежали футляр и папка. Я просто вскрикнула от счастья. – Постойте… стало быть, вы та самая русская флейтистка?
– Да, вы знаете, кто я?
– Аделина Ковальски. Вы приехали в Ванкувер с сольными концертами; вас хорошо знают в России, в Ленинграде и в Москве! – он заговорил на русском практически без акцента.
– Вы говорите по-русски так хорошо! Постойте, Ленинград?
– Ах, вы мне льстите… я жил там около десяти лет, а с Петербургом, возможно, просто оговорился.
– Вы думаете? Что ж, а как зовут вас? Мне же нужно знать имя своего спасителя!
– Уильям Ричардз к вашим услугам! – теперь я поняла, что в его роду были аристократы. Уильям был одет в черную рубашку и джинсы, но даже при всем этом держался статно. Он занес одну руку за спину, правую приложил к груди у сердца, отвел левую ногу чуть-чуть назад и поклонился.
– Очень приятно! – я пожала его ледяную руку. От этого мне стало сразу как-то холодно, как зимой, словно в ладонь впились тысячи льдинок. – Эм-м-м, а подробней вы бы не могли сказать, что все же случилось?
– Это довольно сложно… Я просто видел, как вы шли и как к вам подбежал мужчина. Не могу же я допустить, чтобы такая красивая и талантливая леди вдруг стала несчастной потерпевшей.
– Как вы можете судить о мере таланта? – я зарделась, как маковый цвет, и мой спаситель слегка улыбнулся.
– Я слушал выше выступление сегодня, к тому же я представляю текущий уровень развития музыкальных способностей у молодежи. Это ведь всё ваши произведения, верно?
– Да, сама пишу и исполняю. Но, разумеется, есть люди, которые мне помогают.
– Не без этого, – его губы слегка шевелились, это было странно. – На то и музыкальные продюсеры существуют. Леди, быть может, вы что-либо хотите?
– Я бы не отказалась от горячего шоколада. Детские воспоминания и прихоти солистки. Хотя бы согреться, чтобы потом добраться до дома.
– Не проблема, у меня такого нет, но у соседки точно есть. Я вернусь скоро!
Уильям развернулся и ушел. В полутьме я перестала видеть его, как только он отошел на пару метров. Я решила осмотреться и села на диван. Похоже, я находилась в гостиной, из которой вели две двери. Одна была закрыта и на ней была нарисована какая-то звезда – при таком слабом освещении разобрать ничего нельзя было. По стенам я заметила картины и эскизы странной тематики, непохожей ни на что из того, что я видела ранее. Лампа давала мертвый холодный желтый свет, подрагивала занавеска на открытом окне. Напротив в углу стояли два кресла и три стеллажа с книгами. Я попыталась привстать, но ноги сразу подкосились, и я упала. Координация движений не возвращалась пока еще, да и голова кружилась. Вскоре зашел Уильям.
- Аделина, ну что вы делаете? Я же говорил, что вам пока рано еще так резко вставать. Вот возьмите, горячий шоколад. Сам сварил!
– Спасибо, - ответила я и сделала глоток. Ничего вкуснее я давно не пробовала. Тепло сразу разлилось по телу. – Очень приятно, что вы так хорошо ко мне отнеслись.
– А я мог иначе? Вы лучше молчите и не думайте ни о чем. Мне придется вас проводить.
– Это еще зачем? – я чуть было не подавилась. Он опять рассмеялся.
– Да чтобы бандиты опять на вас не напали. А вы надолго в Ванкувер?
– Вообще-то нет, только гастроли, концертный тур, так сказать. Я снимаю квартиру около центра. Спонсируют меня хорошие люди, так что могу и задержаться ненадолго.
– Это хорошо… – мой собеседник отвернулся и замер. Я допила какао. – Что ж, понесу ваши вещи. А флейту посмотреть можно?
– Ага, осторожно, футляр с секретом! – я взяла его и провела рукой по бортику, защелка открылась. При свете лампы флейта мерцала.
– Дорогая вещь. Прекрасный инструмент, с детства люблю его, равно как и фортепиано и скрипку. Вы случаем, на рояле не играете?
– Немного умею, и пою кстати, – решила похвастаться я.
– Хм, да вы прямо талант, моя леди! Пойдемте, я немного занят, чтобы рассиживаться так.
Я осторожно встала и, прихрамывая, пошла к выходу. Уильям нес мои вещи. Он решил скоротать время и срезать путь. Я сказала ему адрес, и он, поразмыслив, повел меня дворами. Я и не думала, что можно так быстро передвигаться! Его квартира находилась на окраине, поэтому мы только к утру добрались бы. Ночной воздух был тих и душен, слишком жарок для августа. Всю дорогу мы молчали. За очередным поворотом я увидела знакомую многоэтажку, в которой жила.
– Вот, похоже, и все на сегодня, – сказал молодой человек.
– Я очень признательна вам за помощь.
– Постарайтесь больше не влипать в неприятности, хорошо? Запомните, Ванкувер – город маленький, мы можем встретиться!
– «Маленький»? – удивилась я. – О чем вы?
– Не Нью-Йорк и не Токио. Увы, мне пора, до свидания.
– До свидания… Уильям, – сказал я.
Он растворился во тьме. «До свидания» - вспомнила я. Это означало, что он действительно верит в возможную нашу встречу. Я поднялась к себе и разложила вещи. Первым делом проверила ноты и повесила платье, а потом упала на кровать и закрыла глаза. Воображение сразу же нарисовало смутный облик моего первого знакомого в этом чужом городе. Да еще и знающего русский язык. Воистину, такая добродетель довольно редко случается в наше время. Я сразу же заснула.

18 августа
«¬– К оружию! Враг на подходе!
– У нас совсем нет сил!
Раздались крики и женские стоны. Заплакали дети. За стеной отчетливо была слышна французская речь. Солдаты в изорванных мундирах встали перед дверью в подвал, обнажив штыки. Патронов не осталось, им предстояло идти врукопашную…
– Attention! Ouvrez la porte et nous vous épargnerons! 
– Никогда! Вы найдете здесь свою смерть! За наших матерей и отцов! – воскликнул впереди стоящий и открыл дверь.
Пятеро бойцов с обнаженными штыками ничего не могли противопоставить дюжине французских солдат. Силы были неравные. Но их героизм оставался велик. Перекрестившись, они ринулись в атаку и были расстреляны в упор. А потом в подвале началась резня, не щадили никого. Последние русские солдаты сражались в городе, который уже не могли защитить. Мостовая покрылась кровью, в воздухе прочно витал запах гари и пороха, сотни домов горели, как спички. Восторженные французы несли провиант и грузили его на повозки, которые после успешной атаки отправятся на позиции. Один из них вытащил из того подвала девушку за волосы, которая отчаянно сопротивлялась и тщетно пыталась вырваться.
– Charmant! П'гелестно! Какая к'гасота и вд'гуг не хочет остаться со мной? – грассировал он со страшным акцентом.
Связав ей руки, он бросил ее на мостовую, в круг из других солдат. Они долго смеялись с возгласами восхищения красотой девушки. Пока они отвлеклись на погрузку, девушка с трудом вытащила из-под полы своего платья нож и порезала веревки. Она осторожно подползла к одному из обидчиков и разрезала ему ахиллесово сухожилие. Он взвыл, сразу же началась суматоха. Пленницу поймали и стали методично избивать, пока та не начала стонать в агонии…»

Я проснулась в холодном поту. Этот сон снился мне не в первый раз, и я всегда досматривала его именно до этого момента. Мне так и не удавалось понять, что же случится дальше. Наполеоновская армия чинила жестокость и беспорядки. Похоже, действие моих кошмаров происходило где-то под Смоленском, оборона которого пала. Я встала с кровати и посмотрела на будильник – было уже половина десятого. Немудрено, если учесть события прошедшей ночи. Я даже не знала, во сколько вернулась домой. За окном светило солнце и шумели машины. Я чувствовала себя совершенно разбитой и решила привести мысли в порядок.
Первым делом я удостоверилась в том, что эта ночь мне не приснилась. Я открыла папку для нот, и оттуда выпала записка: «Мне было приятно познакомиться с вами. A propos, beati possidentes. В особенности таким талантом как вы. Уильям Ричардз» Я попыталась вспомнить, что это значит. Нечто вроде «кстати, счастливы обладающие». К чему же клонил мой новоиспеченный знакомый? Получалось, что все было сущей правдой.
Голова все еще болела. Я зашла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Мда, жутковатый у меня был вид: под глазами круги, волосы растрепанные, да еще синяк на виске. Умывшись, я взяла баночку с тональным кремом. Я, наверное, половину использовала, чтобы эту «красоту» замазать. После данной процедуры мое лицо стало выглядеть весьма сносно. Потом я отправилась на кухню, чтобы поесть. Нашла запасы каких-то тостов, бекона, сока и шоколада. Все остальное закончилось. Что ж, лишний повод в магазин сходить. Позавтракала тем, что было, и решила проанализировать выступление. Тут-то и раздался звонок.
– Алло, Аделина? Ну ты и соня! Если будешь так спать, то никогда славы не достигнешь!
– Стела, ну что тебе?
– Как «что»? Ты же должна в десять быть в редакции!!!
– Черт! Я же обещала ноты принести! Бегу!
Я повесила трубку и выругалась. Хорошо, если меня не выгонят за такое опоздание. А если иначе… Я выскочила на улицу и поймала такси, которое во время успело доехать до редакции, минуя пробки. Сегодня почему-то было очень мало народу, я удивилась. На первом этаже сразу после холла располагались художники. Но уже вторую неделю главный редактор нескольких журналов был в отпуске, и вся деятельность остановилась. На втором этаже заседали литераторы, или «МАССОЛИТ», как я их в шутку называла. Особого столпотворения у них никогда не наблюдалось, разве что от поэтов никогда отбоя не было. А мне предстояло подняться на третий этаж. Я старательно растягивала время до экзекуции, но ноги сами принесли меня к заветной дверке 302. я постучала. Мне разрешили войти.
– Здравствуй, Аделина. Ты почти вовремя, я как раз освободился…
За редакторским столом сидел Джон Мэйнс, самое грозное создание во вселенной. Но сегодня он был на редкость тих и добр. Справа от него секретарем подрабатывала Стела, ехидно поглядывая на меня.
– Мистер Мэйнс, я ноты принесла, – смущенно сказала я и протянула папку.
– Что ж… посмотрю на досуге. Не в настроении я пока изучать это, да и на обед пораньше сходить хотелось бы. Знаете что, Стелла позвонит вам вечером и скажет мое решение.
– Да, мистер Мэйнс. Что-нибудь еще?
– Нет. Я, пожалуй, пойду…
Он встал из-за стола и ушел в другую дверь. Когда я в первый раз увидела его, то почему-то вспомнила Брюса Уиллиса. Мой начальник был очень на него похож, кроме лысины. Волосы свои у него еще не выпали.
– Опять тебе повезло! Я вот сижу тут, в бумагах копаюсь, и нет бы кто спасибо сказал! – принялась плакаться Стела.
– Это все тонкий расчет трезвого ума, дорогуша! – съязвила я и повергла подругу в ступор. Втайне я радовалась своей победе.
– А что с твоим лицом? Ты такая бледная, и синяк на виске!
Она догадается, что все не так просто. Плохо замаскировала. Я решила соврать:
– Шкаф передвигала и стукнулась об угол. Стелла, ты не представляешь, так больно было!
– Ты такая неуклюжая, Аделина! Мне салат не занесешь?
– Еще чего! Сама спустишься! Мне же к Вольфу съездить надо.
– Ой, ну иди, иди. Не мозоль глаза. Вот зубы выпадут, жевать не буду.
Я хлопнула дверью. Ответила, ведьма! Ну ничего, мы с ней расквитаемся еще. С невообразимой легкостью я сбежала вниз и выскочила на улицу. Там я столкнулась с молодым человеком, и он уронил бумаги. Я подняла голову, чтобы извиниться.
– Простите… я не хотела.
– Ничего, всякое бывает, – знакомым сладким голосом ответил он.
Я так и замерла. Я врезалась в Криса. Вот незадача, мы давно не виделись, собирались встретиться. Я с трудом натянула улыбку на лицо и подняла голову вверх. Крис сиял. Рядом с ним я чувствовала себя карликом. Его женоподобная физиономия меня порой даже забавляла. Он у меня всегда ассоциировался с Нарциссом, склонным к самолюбованию, а не к серьезным отношениям.
– Ну что теперь стоишь? Зайдешь со мной.
– Э-э-э, нет, я подожду в холле. Ты ведь на третий этаж, да?
– Угадала. Я через десять минут приду, – протянул он и ушел наверх.
Я подпрыгнула на месте. Это был мой шанс! Вряд ли когда-нибудь еще мне выпала бы возможность так близко пообщаться с мэтром журналистики. Тем более что он всегда был занят. И тут я вспомнила, что с Вольфом всегда говорила по-русски. С остальными, разумеется, по-английски. Крис знал еще французский и якобы итальянский, но я не верила (хотя морфологически эти языки очень близки). Поэтому мне подфартило лишний раз изучить тонкости разговорного английского-канадского, не американского.
Я вернулась в холл и уселась на мягкий диван. Под руку попался журнальчик, которые обычно кладут на столики, чтобы посетители не скучали. В нем описывались модные тенденции прошлого года, а меня привлекла модель, одетая в черный кожаный плащик. Я твердо решила купить нечто подобное на следующий гонорар за концерт, о дате которого я пока не знала.
С лестницы раздался шум. Крис спускался вниз. Он улыбнулся мне издалека и хотел было что-то сказать, как его окликнули:
– Мистер Джонсон, вы не забыли про верстку статьи?
– Конечно нет, завтра займусь, – небрежно бросил он.
– Тогда удачи вам!
Парень подошел ко мне, сел рядом и театральным жестом поднес руку к голове:
– Ада, знала бы ты, как они мне надоели, как я устал от всего этого… – он потряс стопкой листов и готов был бросить их на пол.
– Неужели ты не хочешь работать? – ответила я, а сама подумала: «Позер чистой воды».
– Хочу, но не при таких условиях.
– Мало платят?
– Нет, с этим, слава богу, проблем нет. Меня не устраивает график. Авралы выбивают из колеи.
Я сочувственно кивнула, потому что сама не понаслышке знала, что бывает, когда тебя тревожат не вовремя, а произведение еще не неписано.
– Я тебя хотел пригласить в один уютный ресторанчик. Согласна?
– Разумеется! А что за ресторанчик?
– Я там заказываю суши. Вкусно и полезно!
В последний раз я ела это произведение искусства японской кухни в Москве, незадолго до отлета, поэтому не согласиться не могла. Крис снова воссиял счастием и чинно повел меня к месту обеда. Здание ничем не отличалось от остальных блочных построек – оно было таким же серым и унылым. Но мы зашли во двор, где увидели яркую вывеску ресторанчика. Только мы вошли, как на меня сразу обрушилась атмосфера востока: по стенам вдоль лестницы, по которой мы поднимались, висели гравюры и картины в стиле «суми-ё». Наконец, Крис открыл передо мной дверь в небольшой зал, интерьер которого был выполнен в японском стиле. Столы и скамьи покрывали плетеные циновки, на потолке висели бумажные фонари красного цвета. Мы прошли в дальний конец зала, туда, где было окно, дававшее достаточно света. В темном углу сидели два, насколько я могу судить по их внешности, японца, обсуждавших проблемы образования в Америке, что заставило мня улыбнуться. Наконец, к нам подбежал официант:
– Добрый день! Что-нибудь желаете?
– Разумеется! А не могли бы вы позвать Мэгги? – учтиво обратился к нему Крис и указал на девушку у барной стойки.
– Сейчас, одну минуточку!
Смущенный паренек убежал к официанткам, и тотчас оттуда к нам с подносом подошла стройная девушка в цветастом желтом кимоно.
– Вы хотели видеть меня?
– Мэгги, здравствуй! Давно тебя не видел!
– Мистер Джонсон, простите, так много клиентов, что вас, как нашего постоянного посетителя, я сразу и не узнала!
– Надеюсь, скидки для меня и моей спутницы все еще в силе?
– Да, что закажете? – проницательно спросила она.
– Как обычно, стандартно. Аделина, ты будешь что-либо особенное?
– Нет, на твой вкус, а выпить только соку, от вина я могу разомлеть до вечера.
– Мои предпочтения ты знаешь, так что все в двойном размере!
Официантка быстро записала в блокноте названия блюд и, поклонившись со сложенными руками, ушла. Я обернулась: двое посетителей прошли к бару, что-то сказали персоналу и покинули ресторан. Мы остались одни.
– Крис, старый ты ловелас, и как тебе не стыдно?
– Что «стыдно»? Я только пожелал, чтобы заказ выполняла моя знакомая, и только! Пока не отвлекай меня, мне кое-что надо проверить.
Мне это было безразлично. Крис достал свой ноутбук и начал печатать отчет. Я решила посмотреть на жизнь за окном: с высоты второго этажа: все было довольно близко, но в то же время далеко. Стекло будто отгораживало нас от остального мира, заставляя насладиться идиллией. Из динамиков звучала незатейливая восточная музыка, ничуть не раздражавшая слух музыканта, привыкшего иметь дело с классикой. Я, было, хотела заказать Моцарта или Шопена, раз уж мы были одни, но передумала – VIP-клиентов у этого заведения должно хватать. Шума машин почти не было слышно, а назвать улицу оживленной язык не поворачивался. Солнце скрылось за облаками, и настала обещанная синоптиками пасмурная погода.
Я перевела взгляд на Криса. Он был натуральный блондин, постригшийся в последний раз год назад, отчего патлы отросших волос упрямо выпадали из домашней укладки. «Неужели у журналистов нет времени следить за своей внешностью?» – подумала я и тотчас отбросила эту глупую мысль. Он был всегда гладко выбрит, одежда чиста, воротник накрахмален. Одним словом, стиляга-пижон. Но больше всего меня раздражала его слащавая полуулыбка и блеск небесно-голубых глаз. Многим девушкам как раз нравятся такого рода парни, но я явно не принадлежала к их числу. Движения его рук и манеры были женственны, что в наше время не является редкостью.
Вернулась официантка и подала суши и жареного лосося. Я насчитала по восемь штук с лососем (обычных, без посторонних ингредиентов) и с тунцом в обсыпке из икры. Затем нам принесли сок и белое вино для Криса, а также тарелочку васаби и плошку риса. Я не очень любила эту острую приправу, предпочитала добавлять в блюда соевый соус. Крис убрал ноутбук и заказал десерты – два тирамису. Буркнув нечто вроде «итадакимасу», он хищно взялся за палочки и начал медленно смаковать рис. Я последовала его примеру, а потом мы приступили к трапезе. Вкушали молча, без лишних слов наслаждаясь уютной атмосферой этого места. Яблочный сок подходил не хуже вина к рыбе и рису. Сколько я пребывала в прострации, я не знаю, но я вернулась в этот мир, когда Крис щелкнул пальцами перед моим носом:
– Эй, ты что это? Спать за едой дурной тон!
– Я не сплю. Задумалась!
– Вижу, давай десерт пробовать, – ответил молодой человек и подвинул тарелочку.
Тирамису был одним из любимых моих десертов, в меру сладкое и пряное. Он таял во рту, как карамель.
– Я вот подумал – не сделать ли мне репортаж о твоих выступлениях, а?
– Ты хочешь пойти на концерты с моим участием?
– А что в этом противозаконного, Ада?
– Ничего. Хорошо, как узнаю дату, сразу позвоню. И не вздумай обливать меня грязью, ты знаешь, на что я способна.
Крис сразу помрачнел: он вспомнил, что случилось, когда меня не захотели обеспечить здесь жильем. Это был не скандал, но просто у него были неприятности из-за того, что он имел неосторожность опубликовать в прессе статейку о плохих жилищных условиях приезжающих на концерты в Ванкувер артистов. С великим позором графу свернули, спасибо Вольфу, что помог.
Вернулась Мэгги и с улыбкой спросила, не хотим ли мы чего-либо еще. Я ответила, что нет, а Крис ответил «арригато» и улыбнулся, как чеширский кот. Если бы я еще мгновенье смотрела на его лицо, меня бы стошнило. Официантка только дала счет, он расплатился, оставив большие чаевые, и мы ушли.
– Ну что, тебя проводить?
– Спасибо, Крис, за обед, но мне еще к Вольфу зайти надо.
– Тогда увидимся еще, я к Стеле загляну и документы отдам.
Я пожала ему руку на прощанье и посмотрела на часы – было уже половина третьего, и я решила пойти к своему продюсеру. Он жил на другом конце города, на востоке, времени у меня было навалом, и я пошла пешком. Улицы выбирала тихие и безлюдные, мне сейчас ни к чему была любая суета: я обдумывала новую песню, которую собиралась исполнить на концерте. Композиции для флейты я писала исключительно при наличии нотной бумаги, в голове они не укладывались так, как слова. Почему-то вспомнила какую-то песню: «корабли залетевшие на огонек – мы в этом будущем только лишь гости». Я шла понурив голову, со стороны выглядела, как безвольный зомби или призрак. Меня окликнули – я обронила пропуск в отдела редакции. Я вежливо поблагодарила незнакомца, подняла потерю, и снова продолжила путь. Оказалось, что я уже находилась недалеко от цели. Вольф Генрихович жил в многоквартирной шестнадцатиэтажке на седьмом этаже; я поднялась по лестнице, позвонила и стала ждать. Он открыл дверь, одетый в домашний костюм из брюк и теплого свитера.
– О! Пришла насчет концерта? Заходи…
Я пробралась в кабинет, где стояло фортепиано «лирика» двадцатилетней давности, старое, но надежное, синтезатор, на стенах висели портреты Моцарта, Бетховена, Шопена, Рахманинова, Чайковского, Мусоргского, как у меня дома. На столе лежала пластинка с записями Евгения Кисина, я видела такую впервые.
– Аделина, почему у тебя синяк на виске? – проницательно спросил он.
– А это я шкаф передвигала, – быстро ответила я из своей легенды. Печалить и пугать его было сейчас совсем некстати.
– Ладно, я проанализировал твое выступление и прешл к выводу, что ты… смущаешься, когда выходишь на сцену. Это поправимо!
– Что насчет техники?
– Были мелкие помарки в беглости и чистоте звука, но ты же первый раз выходила в тот зал, тебе еще надо привыкнуть. Скажи, а ты уже пишешь свой новый репертуар?
– Да, Вольф Генрихович, я бы хотела создать песню, но это уж как получится.
– Девочка моя, – на выдохе ответил он. – у нас еще есть время до концерта. Он будет послезавтра, тебе ведь есть, что исполнить?
– Конечно, классика бессмертна! – воскликнула я.
– Рад, что мы тебя так хорошо воспитали. Можешь играть на бис то же, что и всегда. Здешние слушатели любят нотки модерна.
– Я что-то устала сегодня, хоть и ничего не делала…
– Может быть, ты не выспалась? Я тебя держать не буду, ты возьми эти бумаги, я там все записал, прочтешь и завтра придешь ко мне, ладно?
– Хорошо! Тогда до завтра?
– Буду ждать!
Я взяла бумаги и попрощалась с продюсером. У подъезда я заказала такси, и поехала домой. В полудреме я хотела записать то, что сочинила, но силы окончательно покинули меня. В семь вечера я легла спать, чтобы завтра проснуться, полной сил.
****


to be continued