Пo жизненному пути тебя ведет любопытное внутреннее создание, игривое духовное существо — твое настоящее Я. Не отворачивайся от возможных вариантов будущего, не убедившись сначала, что тебе там нечему учиться.
Ты всегда волен передумать и выбрать иное будущее или иное прошлое.
Наступила осень. Ее первый день оказался на редкость теплым, как будто лето говорило, что не желает уходить просто так, не попрощавшись. Солнечные лучи ласкали покрывающиеся позолотой деревья и играли бликами на стекле и металле. Но ветер был уже холодным, он дул из залива и приносил едва ощутимый аромат соли, который заглушали запахи города. Около полудня я вышла погулять. Незаметно набежали облака, и зарядил долгий осенний дождь. Недовольные люди сразу спрятались по домам и без лишней надобности уже не выходили на улицу. Всю дорогу мне казалось, что кто-то следить за мной и зовет меня. Тем не менее, я не отказывала себе в выбранном пути. Скоро все дороги и мостовые покрылись слоем воды, но на мое счастье, я была в сапогах. Город скрылся в мутном тумане и полумраке, похожем на сумерки. Я ушла с главной улицы на какой-то переулок и обнаружила, что перейти дорогу негде. Пройдя квартал, я заметила пешеходный переход со светофором, где столпились люди. Вместе с толпой я двинулась по зебре, и краем глаза заметила, что кто-то бежит сзади. Я шла последней, и наверняка никто больше не увидел тот темный силуэт. Это существо издавало шипение на грани ультразвука, я вскрикнула от боли, ворвавшейся в мозг, и поскользнулась. С визгом затормозила машина, которую занесло на скользкой дороге, а вокруг меня столпились люди, предлагая помощь… Голова жутко болела. Я сидела в травматологии или какой-то больнице на кушетке. Передо мной бродил туда-сюда врач: мужчина лет сорока, изможденный, худой, невыспавшийся. – Пришли в себя? – Да, наверное… Он резво подошел ко мне и стал водить перед глазами карандашом: «следите за карандашом!». Он посмотрел в мои глаза, надавил на виски и череп. – Вроде сотрясения нет, уже хорошо. Голова кружится? – Немного, – ответила я, сдерживая рвотный рефлекс. – Это немудрено после такого падения. И как вас только угораздило? – Поскользнулся, упал, очнулся – гипс. Врач непонимающе посмотрел на меня, не заметив сарказма. Видимо, он не знал фильма. – Шутить изволите. Вы явно неместная. Русская? – с тоской спросил он. – Да, флейтистка. Аделина Ковальски. Документы не утеряны? – А, я так и подумал… –он отвернулся и посмотрел в окно. – Да все у вас в порядке, вроде ничто не потеряно. А теперь вставайте. Я кивнула, и как только ступила на ногу, сразу закричала от боли. Врач закатал джинсы и нащупал опухоль около лодыжки. – Вам на рентген, мисс. Срочно! – Подождите, один звонок! Он разрешил. Я набрала номер продюсера. – Алло, слушаю! – Вольф Генрихович. Тут ЧП произошло. Я поскользнулась и, похоже, вывихнула ногу. Меня отправили в больницу. – Ужас какой! Ничего не сломано? – Да нет вроде, все хорошо, подождите, я дам вам адрес. Врач надиктовал адрес больницы и ее номер. – Я сразу приеду к тебе часа через полтора! – дрожащим голосом ответил Вольф. – Простите, я хотела бы попросить вас зайти на съемную квартиру и взять флейту, плащ, записную книжку, черную такую, которая лежит на столе, и что-нибудь поесть. А то эти больничные режимы очень утомляют. – Не бойся, все будет хорошо, моя девочка. Я уже лечу! Я с выдохом облегчения убрала телефон. Врач дал мне костыль и помог подняться. – Ох уж вы, русские… С кем не бывает! Сделаем снимок, и я подумаю, на сколько вас оставить тут. Мы уже завели историю болезни, на всякий случай. – А как долго может продолжаться лечение? – Все зависит от тяжести травмы. Если вывих – то через пару-тройку дней мы вас выпишем на домашний постельный режим со стационара. Иначе – придется неделю, не меньше лежать в полном покое. Я сглотнула. Идти было очень больно, и я старалась не опираться на ногу. Вдруг мне стали вспоминаться отрывочные детали происшествия, которых я не запомнила сразу. Но мы уже пришли в кабинет рентгена. На меня надели свинцовую броню, а ногу положили на стол. Рядом с щиколоткой врач оставил букву L, вероятно, означавшую left, левый снимок. Старый аппарат прожужжал и облучил меня. – Скоро, после проявки, я вынесу диагноз. Хе-хе. Ах да, меня зовут Алан Браун, – Он пожал мою руку. – Да… будем знакомы! К счастью, для меня нашлась отдельная палата. Мне даже понравилась, что она была не кристально-белая, а чуть голубоватая. Находилась она на втором этаже в углу, так что была маленькая и с одним окном, напротив которого стояла кровать. В углу предусмотрительно поставили шкафчик, а рядом с ложем – стул и тумбочку, видимо, для вещей и лекарств. Я легла на кровать и приподняла ногу, дабы уменьшить боль. В таком положении долго и неподвижно пробыла, смотря на чуть кривой потолок и выискивая там то, за что можно было бы зацепиться взглядом. Наконец, зашел врач. – Ну вот, перелома нет и вывиха тоже. Всего лишь сильное растяжение. Ходить вы можете только с трудом. Теперь, мисс, мы забинтуем вам пораженную конечность и оставим ожидать посетителей. Быть может, вы даже получите ужин. Он извлек из саквояжа бинты, какую-то резко пахнущую мазь и спирт. После непродолжительной процедуры Алан, довольный, уселся рядом со мной. ¬– Мы пропишем вам препараты с кальцием и витамином D для скорейшего заживления тканей. Постарайтесь пока не ходить, если нога будет отекать, массируйте, только аккуратно. Врач пожелал мне удачи и ушел. Болевой шок прошел, и я ощутила ноющую боль в ноге. Было очень неприятно оставаться в больнице надолго, потому как через неделю у меня наклевывалось выступление. В дверь постучали, и в палату зашла медсестра. – Кто тут у нас? А, вновь прибывшая больная! – молоденькая девушка в белом переднике подошла ко мне и поставила на тумбочку апельсиновый сок. – Да, новая. Растяжение, мелкие ссадины и ушибы. – Обидно. Хм, стойте, кажется я вас знаю. Флейтистка мисс Ковальски? Меня это удивило. Я догадывалась, что сейчас попросят автограф. – Так точно, вы правы, мисс! – О, вчера после смены я была на вашем концерте! Это просто восхитительно! Вы ведь еще будете выступать, да? – Конечно, – рассмеялась я. – Если только вы тут не задержите меня надолго. Быть может, мне принесут флейту, и я смогу нарушить покой больницы игрой на ней. – Это так здорово! Можно ваш автограф! Медсестра подала какой-то ежедневник, и я расписалась на обложке. – У вас не бешеная популярность, как у актрисы или известной певицы, но даже те, кто слышал, приятно удивлены. А как вы попали к нам в Ванкувер? – По обмену. У моего продюсера хорошие связи с одной редакцией, и он решил устроить концерты за океаном. Я вообще-то выступала только в России и Европе… – Понимаю! Так обидно сидеть только у себя и не знать другой публики. Но увы, мне пора. Еще много больных обойти надо. Радостная девушка удалилась, и я решила выпить соку. Гнетущая обстановка больницы усыпляла меня, но я пыталась не заснуть. Через час ко мне пришли Вольф и Стелла. – Как же я рад, что с тобой все в порядке! – продюсер крепко обнял меня. – Ай-ай-ай, Ада, ты опять нас всех напугала. И тебе не стыдно? – спросила Стелла. – Простите меня, пожалуйста, на дороге было так скользко, и я шла последней в строю… – Надеюсь, тебя не будут долго держать здесь и совсем скоро выпишут. Вот я принес тебе то, что ты просила, и яблок купил. Их даже пронести разрешили. Я разложила все рядом на тумбочке. – Хорошо, что всего лишь нога, а не рука, – сказала Стелла. – Тебе руки ломать нельзя. У тебя вот даже на лбу и на кистях ссадины, растяпа. Я только улыбнулась, водитель, который чуть было не врезался в меня, успел остановиться. – Я попытаюсь поговорить с мистером Мэйсоном и отложить дату концерта… – Не стоит, Вольф Генрихович, я выкарабкаюсь. – Эй, господа, а что вы перешли на русский? – ругнулась подруга. Мы засмеялись. Говорить полдня на русском, а полдня на английском было не очень привычно. – Пойми, Стелла, даже те, у кого двойное гражданство, маются, не то что мы… – Ничего, бывает. Ты уже очень хорошо говоришь, тебя скоро не отличишь от жительницы Северной Америки. – Ада, может тебе принести ноты? Или книги? – Нет, ничего не надо. Мне хватит и того, что вы пришли навестить меня. Я буду звонить вам, а вы меня не забывайте. Как только узнаю окончательную дату выписки – расскажу. Мы попрощались, и Вольф со Стелой ушли. Продюсер почти выздоровел, только ходил еще шаркающей походкой. Впрочем, это было свойственно ему. Я совсем не заметила, что наступил вечер. Днем и так было пасмурно, а стало совсем темно. Мелкие капли дождя падали на улице, и где-то далеко громыхала молния. Я решила позвонить Уильяму. – Уильям Ричардз слушает! – Уилл, ты очень занят? – Свободен. Что-то не так? – Я в больнице… – ЧТО? – он просто взорвался, – в какой? Я сейчас же лечу? Ты цела? – Растянула связки. Лежу и не могу ходить! – Держись, я скоро! Я надиктовала ему адрес и стала ждать. Уже через четверть часа – у меня в палате висели настенные часы – он влетел в палату, раскрывая сырой зонт. Вампир был бледен и судорожно дышал, как бегун, сила которого ушла на преодоление дистанции. – Ты жива… хвала всем чертям, что ты в порядке. – Да не совсем. Я не могу ходить, а скоро концерты. – Ну как же тебя угораздило, а? Уильям присел рядом и взял мою руку. Я рассказала ему все, как было. – Хм, ты должна попытаться вспомнить о том существе, как ты изволила выразиться. Я не хочу лишний раз ковыряться в твоем больном мозге. – Я не могу именно сейчас, мне больно. Можно чуть позже? Скоро ужин должны принести. Уильям вдруг одернул руку и пристально посмотрел мне в глаза. Он осторожно прикоснулся холодными губами к моему лбу и негодующе покачал головой. – Я холоден, но ты уж больно горяча, моя леди. Быть может, ты нездорова и у тебя жар? Я не ответила. Меня и правда знобило и немного трясло. Мы вызвали медсестру, которая на мое счастье несла ужин. Она с удивлением и восторгом посмотрела на Уильяма. «У вас поклонник-посетитель?» – спросила медсестра. Вампир бросил на нее уничтожающий взгляд, и она сникла, потеряв к нему всякий интерес. В этом от его способностей в телепатии была существенная польза. «Меня лихорадит. Не могли бы вы дать градусник?» – попросила я. Мне поставили термометр, а я тем временем изучила еду на подносе. Это был какой-то бульон (возможно, куриный – он очень питательный и нежирный, мама всегда давала мне его после болезни), кусок хлеба и чай. – Я вижу, вам принесли вещи. Вы не могли бы сыграть потом на флейте? Сейчас никого нет на этаже, все дежурят по приемным покоям и в реанимациях. – Не вопрос! Только мне придется настроить инструмент. У меня действительно была небольшая температура – 37,2. очень нелюбимая мной за то, что доводит до полностью неадекватного разбитого состояния. Медсестра достала из передника аспирин и заставила выпить. Я потянулась к сумочке и нашла там камертон. Стукнув им по деревянной тумбочке, я вспомнила ноту ля и настроила флейту. Я не знала, что играть. Что-либо громкое и пафосное было бы сейчас совершенно не к месту. Вдруг мне вспомнилась одна вещь… – Мисс, вы знаете русский кинематограф? – спросила я. – Не весь. Вы хотите исполнить музыку из фильма? – Да, он называется «забытая мелодия для флейты». Уильям только грустно улыбнулся. Я выдохнула и, закрыв глаза, стала наигрывать мелодию. Сразу повеяло тоской и холодом, будто кто-то открыл окно на улицу и впустил дождь. Медсестра прослезилась. – Божественная, нечеловеческая музыка. Я обязательно посмотрю этот фильм! А теперь отдыхайте. Она покинула нас. Я взяла дневник и начала писать. – Ведешь дневник? – спросил Уилл. – Интересно, интересно. Ты бы лучше поела. – И то верно… с утра в желудке пусто. Тошнота прошла, и я с радостью съела скудный ужин. Неудачно повернувшись, я задела больную ногу и застонала. Уильям холодной рукой взял меня за щиколотку, и боль стала утихать. – Ты умеешь снимать боль? – Нет, просто холод ее усмиряет. Замечательная мелодия из невозможно прекрасного фильма. Много раз пересматривал его и всегда не переставал удивляться Филатовым. Жаль, что он так рано нас покинул. Я только вздохнула. Роль флейтиста, а впоследствии бюрократа, задевала за живое. И та любовь, которую показал режиссер, не оставляла равнодушным. – Если бы у каждого из нас были те разные пути… – Это не нужно, Аделина. Это заставляет задуматься и выбрать, а выбор из множества альтернатив сложнее, чем его отсутствие. Всегда начинаешь думать, что будет только лучше, а на самом деле только хуже. Налетел порыв ветра, и ветвь дерева стукнула в окно. Где-то далеко опять раздался раскат грома, только на этот раз сильнее, и дождь забарабанил по стеклу. – Вот и осень наступила. Последние грозы и теплые дожди. Дальше с неба литься будет только ледяная морось, переходящая в снег, и деревья совсем сбросят бурую листву. – Много чего осенью случалось, начиная от моего перевоплощения и заканчивая разными знакомствами… – сказал Уилл. – Каждый раз будто в последний, природа умирает, чтобы потом возродиться вновь. Поистине, чудесно устроен мир! Я продолжила писать. Вдруг в моей памяти закрутились образы. – Уилл, я кажется, вспомнила… да, это был человек в черном, очень высокий. У него в руке было что-то вроде мясницкого ножа, окровавленного ножа. – Еще, давай, вспомни еще! Прошу! – оживился он. – Помню шипение, на грани ультразвука, которое сломило меня. Помню латынь… нет, другой язык. Возможно санскрит, но он мертвый, какие-то имена и книги. Что-то вроде возгласа о ведьмах. Очень мутно. – Malleus Maleficarum Генриха Крамера и Якоба Шпренгера. Похоже, что еритик сам охотится на неких «ведьм». Весьма любопытно, что еще раз приближает наш визит. – Сдается мне, что «Вечное молчание» тут тоже неспроста. – Эта книга очень любима сатанистами и прочими культистами. Пока я берегу ее, есть шанс узнать побольше. Ты выздоровеешь за неделю? – Надеюсь, что сумею ходить. – Тогда я назначу тебе встречу с одним из тех, кто для нас является авторитетом. Ведь у вампиров своя иерархия. – Это будет таинственный замок или мрачное подземелье? – Нет, что ты, всего лишь задворки ночного клуба. Уильям рассмеялся и я увидела, как мерцают при свете люминесцентной белой лампы его клыки и зрачки глаз. Он с нескрываемым интересом осматривал мое тело, царапины и ушибы. – Похоже, у тебя неплохая регенерация тканей. Будем надеяться, что все будет хорошо. Звони мне, и как только стемнеет, я буду приходить. Кстати, я уже дорабатываю портрет. – Я приду посмотреть его. До встречи, Уилл. Вампир отвесил реверанс и, взяв зонт, скрылся в темном коридоре. Я не стала выключать свет, потому что не могла дотянуться до выключателя на другой стене. Ночник у изголовья давал достаточно света, чтобы я продолжила писать дневник. Около часу ночи я все же заснула.
