Наступила осень. Ее первый день оказался на редкость теплым, как будто лето говорило, что не желает уходить просто так, не попрощавшись. Солнечные лучи ласкали покрывающиеся позолотой деревья и играли бликами на стекле и металле. Но ветер был уже холодным, он дул из залива и приносил едва ощутимый аромат соли, который заглушали запахи города. Около полудня я вышла погулять. Незаметно набежали облака, и зарядил долгий осенний дождь. Недовольные люди сразу спрятались по домам и без лишней надобности уже не выходили на улицу. Всю дорогу мне казалось, что кто-то следить за мной и зовет меня. Тем не менее, я не отказывала себе в выбранном пути. Скоро все дороги и мостовые покрылись слоем воды, но на мое счастье, я была в сапогах. Город скрылся в мутном тумане и полумраке, похожем на сумерки. Я ушла с главной улицы на какой-то переулок и обнаружила, что перейти дорогу негде. Пройдя квартал, я заметила пешеходный переход со светофором, где столпились люди. Вместе с толпой я двинулась по зебре, и краем глаза заметила, что кто-то бежит сзади. Я шла последней, и наверняка никто больше не увидел тот темный силуэт. Это существо издавало шипение на грани ультразвука, я вскрикнула от боли, ворвавшейся в мозг, и поскользнулась. С визгом затормозила машина, которую занесло на скользкой дороге, а вокруг меня столпились люди, предлагая помощь… Голова жутко болела. Я сидела в травматологии или какой-то больнице на кушетке. Передо мной бродил туда-сюда врач: мужчина лет сорока, изможденный, худой, невыспавшийся. – Пришли в себя? – Да, наверное… Он резво подошел ко мне и стал водить перед глазами карандашом: «следите за карандашом!». Он посмотрел в мои глаза, надавил на виски и череп. – Вроде сотрясения нет, уже хорошо. Голова кружится? – Немного, – ответила я, сдерживая рвотный рефлекс. – Это немудрено после такого падения. И как вас только угораздило? – Поскользнулся, упал, очнулся – гипс. Врач непонимающе посмотрел на меня, не заметив сарказма. Видимо, он не знал фильма. – Шутить изволите. Вы явно неместная. Русская? – с тоской спросил он. – Да, флейтистка. Аделина Ковальски. Документы не утеряны? – А, я так и подумал… –он отвернулся и посмотрел в окно. – Да все у вас в порядке, вроде ничто не потеряно. А теперь вставайте. Я кивнула, и как только ступила на ногу, сразу закричала от боли. Врач закатал джинсы и нащупал опухоль около лодыжки. – Вам на рентген, мисс. Срочно! – Подождите, один звонок! Он разрешил. Я набрала номер продюсера. – Алло, слушаю! – Вольф Генрихович. Тут ЧП произошло. Я поскользнулась и, похоже, вывихнула ногу. Меня отправили в больницу. – Ужас какой! Ничего не сломано? – Да нет вроде, все хорошо, подождите, я дам вам адрес. Врач надиктовал адрес больницы и ее номер. – Я сразу приеду к тебе часа через полтора! – дрожащим голосом ответил Вольф. – Простите, я хотела бы попросить вас зайти на съемную квартиру и взять флейту, плащ, записную книжку, черную такую, которая лежит на столе, и что-нибудь поесть. А то эти больничные режимы очень утомляют. – Не бойся, все будет хорошо, моя девочка. Я уже лечу! Я с выдохом облегчения убрала телефон. Врач дал мне костыль и помог подняться. – Ох уж вы, русские… С кем не бывает! Сделаем снимок, и я подумаю, на сколько вас оставить тут. Мы уже завели историю болезни, на всякий случай. – А как долго может продолжаться лечение? – Все зависит от тяжести травмы. Если вывих – то через пару-тройку дней мы вас выпишем на домашний постельный режим со стационара. Иначе – придется неделю, не меньше лежать в полном покое. Я сглотнула. Идти было очень больно, и я старалась не опираться на ногу. Вдруг мне стали вспоминаться отрывочные детали происшествия, которых я не запомнила сразу. Но мы уже пришли в кабинет рентгена. На меня надели свинцовую броню, а ногу положили на стол. Рядом с щиколоткой врач оставил букву L, вероятно, означавшую left, левый снимок. Старый аппарат прожужжал и облучил меня. – Скоро, после проявки, я вынесу диагноз. Хе-хе. Ах да, меня зовут Алан Браун, – Он пожал мою руку. – Да… будем знакомы! К счастью, для меня нашлась отдельная палата. Мне даже понравилась, что она была не кристально-белая, а чуть голубоватая. Находилась она на втором этаже в углу, так что была маленькая и с одним окном, напротив которого стояла кровать. В углу предусмотрительно поставили шкафчик, а рядом с ложем – стул и тумбочку, видимо, для вещей и лекарств. Я легла на кровать и приподняла ногу, дабы уменьшить боль. В таком положении долго и неподвижно пробыла, смотря на чуть кривой потолок и выискивая там то, за что можно было бы зацепиться взглядом. Наконец, зашел врач. – Ну вот, перелома нет и вывиха тоже. Всего лишь сильное растяжение. Ходить вы можете только с трудом. Теперь, мисс, мы забинтуем вам пораженную конечность и оставим ожидать посетителей. Быть может, вы даже получите ужин. Он извлек из саквояжа бинты, какую-то резко пахнущую мазь и спирт. После непродолжительной процедуры Алан, довольный, уселся рядом со мной. ¬– Мы пропишем вам препараты с кальцием и витамином D для скорейшего заживления тканей. Постарайтесь пока не ходить, если нога будет отекать, массируйте, только аккуратно. Врач пожелал мне удачи и ушел. Болевой шок прошел, и я ощутила ноющую боль в ноге. Было очень неприятно оставаться в больнице надолго, потому как через неделю у меня наклевывалось выступление. В дверь постучали, и в палату зашла медсестра. – Кто тут у нас? А, вновь прибывшая больная! – молоденькая девушка в белом переднике подошла ко мне и поставила на тумбочку апельсиновый сок. – Да, новая. Растяжение, мелкие ссадины и ушибы. – Обидно. Хм, стойте, кажется я вас знаю. Флейтистка мисс Ковальски? Меня это удивило. Я догадывалась, что сейчас попросят автограф. – Так точно, вы правы, мисс! – О, вчера после смены я была на вашем концерте! Это просто восхитительно! Вы ведь еще будете выступать, да? – Конечно, – рассмеялась я. – Если только вы тут не задержите меня надолго. Быть может, мне принесут флейту, и я смогу нарушить покой больницы игрой на ней. – Это так здорово! Можно ваш автограф! Медсестра подала какой-то ежедневник, и я расписалась на обложке. – У вас не бешеная популярность, как у актрисы или известной певицы, но даже те, кто слышал, приятно удивлены. А как вы попали к нам в Ванкувер? – По обмену. У моего продюсера хорошие связи с одной редакцией, и он решил устроить концерты за океаном. Я вообще-то выступала только в России и Европе… – Понимаю! Так обидно сидеть только у себя и не знать другой публики. Но увы, мне пора. Еще много больных обойти надо. Радостная девушка удалилась, и я решила выпить соку. Гнетущая обстановка больницы усыпляла меня, но я пыталась не заснуть. Через час ко мне пришли Вольф и Стелла. – Как же я рад, что с тобой все в порядке! – продюсер крепко обнял меня. – Ай-ай-ай, Ада, ты опять нас всех напугала. И тебе не стыдно? – спросила Стелла. – Простите меня, пожалуйста, на дороге было так скользко, и я шла последней в строю… – Надеюсь, тебя не будут долго держать здесь и совсем скоро выпишут. Вот я принес тебе то, что ты просила, и яблок купил. Их даже пронести разрешили. Я разложила все рядом на тумбочке. – Хорошо, что всего лишь нога, а не рука, – сказала Стелла. – Тебе руки ломать нельзя. У тебя вот даже на лбу и на кистях ссадины, растяпа. Я только улыбнулась, водитель, который чуть было не врезался в меня, успел остановиться. – Я попытаюсь поговорить с мистером Мэйсоном и отложить дату концерта… – Не стоит, Вольф Генрихович, я выкарабкаюсь. – Эй, господа, а что вы перешли на русский? – ругнулась подруга. Мы засмеялись. Говорить полдня на русском, а полдня на английском было не очень привычно. – Пойми, Стелла, даже те, у кого двойное гражданство, маются, не то что мы… – Ничего, бывает. Ты уже очень хорошо говоришь, тебя скоро не отличишь от жительницы Северной Америки. – Ада, может тебе принести ноты? Или книги? – Нет, ничего не надо. Мне хватит и того, что вы пришли навестить меня. Я буду звонить вам, а вы меня не забывайте. Как только узнаю окончательную дату выписки – расскажу. Мы попрощались, и Вольф со Стелой ушли. Продюсер почти выздоровел, только ходил еще шаркающей походкой. Впрочем, это было свойственно ему. Я совсем не заметила, что наступил вечер. Днем и так было пасмурно, а стало совсем темно. Мелкие капли дождя падали на улице, и где-то далеко громыхала молния. Я решила позвонить Уильяму. – Уильям Ричардз слушает! – Уилл, ты очень занят? – Свободен. Что-то не так? – Я в больнице… – ЧТО? – он просто взорвался, – в какой? Я сейчас же лечу? Ты цела? – Растянула связки. Лежу и не могу ходить! – Держись, я скоро! Я надиктовала ему адрес и стала ждать. Уже через четверть часа – у меня в палате висели настенные часы – он влетел в палату, раскрывая сырой зонт. Вампир был бледен и судорожно дышал, как бегун, сила которого ушла на преодоление дистанции. – Ты жива… хвала всем чертям, что ты в порядке. – Да не совсем. Я не могу ходить, а скоро концерты. – Ну как же тебя угораздило, а? Уильям присел рядом и взял мою руку. Я рассказала ему все, как было. – Хм, ты должна попытаться вспомнить о том существе, как ты изволила выразиться. Я не хочу лишний раз ковыряться в твоем больном мозге. – Я не могу именно сейчас, мне больно. Можно чуть позже? Скоро ужин должны принести. Уильям вдруг одернул руку и пристально посмотрел мне в глаза. Он осторожно прикоснулся холодными губами к моему лбу и негодующе покачал головой. – Я холоден, но ты уж больно горяча, моя леди. Быть может, ты нездорова и у тебя жар? Я не ответила. Меня и правда знобило и немного трясло. Мы вызвали медсестру, которая на мое счастье несла ужин. Она с удивлением и восторгом посмотрела на Уильяма. «У вас поклонник-посетитель?» – спросила медсестра. Вампир бросил на нее уничтожающий взгляд, и она сникла, потеряв к нему всякий интерес. В этом от его способностей в телепатии была существенная польза. «Меня лихорадит. Не могли бы вы дать градусник?» – попросила я. Мне поставили термометр, а я тем временем изучила еду на подносе. Это был какой-то бульон (возможно, куриный – он очень питательный и нежирный, мама всегда давала мне его после болезни), кусок хлеба и чай. – Я вижу, вам принесли вещи. Вы не могли бы сыграть потом на флейте? Сейчас никого нет на этаже, все дежурят по приемным покоям и в реанимациях. – Не вопрос! Только мне придется настроить инструмент. У меня действительно была небольшая температура – 37,2. очень нелюбимая мной за то, что доводит до полностью неадекватного разбитого состояния. Медсестра достала из передника аспирин и заставила выпить. Я потянулась к сумочке и нашла там камертон. Стукнув им по деревянной тумбочке, я вспомнила ноту ля и настроила флейту. Я не знала, что играть. Что-либо громкое и пафосное было бы сейчас совершенно не к месту. Вдруг мне вспомнилась одна вещь… – Мисс, вы знаете русский кинематограф? – спросила я. – Не весь. Вы хотите исполнить музыку из фильма? – Да, он называется «забытая мелодия для флейты». Уильям только грустно улыбнулся. Я выдохнула и, закрыв глаза, стала наигрывать мелодию. Сразу повеяло тоской и холодом, будто кто-то открыл окно на улицу и впустил дождь. Медсестра прослезилась. – Божественная, нечеловеческая музыка. Я обязательно посмотрю этот фильм! А теперь отдыхайте. Она покинула нас. Я взяла дневник и начала писать. – Ведешь дневник? – спросил Уилл. – Интересно, интересно. Ты бы лучше поела. – И то верно… с утра в желудке пусто. Тошнота прошла, и я с радостью съела скудный ужин. Неудачно повернувшись, я задела больную ногу и застонала. Уильям холодной рукой взял меня за щиколотку, и боль стала утихать. – Ты умеешь снимать боль? – Нет, просто холод ее усмиряет. Замечательная мелодия из невозможно прекрасного фильма. Много раз пересматривал его и всегда не переставал удивляться Филатовым. Жаль, что он так рано нас покинул. Я только вздохнула. Роль флейтиста, а впоследствии бюрократа, задевала за живое. И та любовь, которую показал режиссер, не оставляла равнодушным. – Если бы у каждого из нас были те разные пути… – Это не нужно, Аделина. Это заставляет задуматься и выбрать, а выбор из множества альтернатив сложнее, чем его отсутствие. Всегда начинаешь думать, что будет только лучше, а на самом деле только хуже. Налетел порыв ветра, и ветвь дерева стукнула в окно. Где-то далеко опять раздался раскат грома, только на этот раз сильнее, и дождь забарабанил по стеклу. – Вот и осень наступила. Последние грозы и теплые дожди. Дальше с неба литься будет только ледяная морось, переходящая в снег, и деревья совсем сбросят бурую листву. – Много чего осенью случалось, начиная от моего перевоплощения и заканчивая разными знакомствами… – сказал Уилл. – Каждый раз будто в последний, природа умирает, чтобы потом возродиться вновь. Поистине, чудесно устроен мир! Я продолжила писать. Вдруг в моей памяти закрутились образы. – Уилл, я кажется, вспомнила… да, это был человек в черном, очень высокий. У него в руке было что-то вроде мясницкого ножа, окровавленного ножа. – Еще, давай, вспомни еще! Прошу! – оживился он. – Помню шипение, на грани ультразвука, которое сломило меня. Помню латынь… нет, другой язык. Возможно санскрит, но он мертвый, какие-то имена и книги. Что-то вроде возгласа о ведьмах. Очень мутно. – Malleus Maleficarum Генриха Крамера и Якоба Шпренгера. Похоже, что еритик сам охотится на неких «ведьм». Весьма любопытно, что еще раз приближает наш визит. – Сдается мне, что «Вечное молчание» тут тоже неспроста. – Эта книга очень любима сатанистами и прочими культистами. Пока я берегу ее, есть шанс узнать побольше. Ты выздоровеешь за неделю? – Надеюсь, что сумею ходить. – Тогда я назначу тебе встречу с одним из тех, кто для нас является авторитетом. Ведь у вампиров своя иерархия. – Это будет таинственный замок или мрачное подземелье? – Нет, что ты, всего лишь задворки ночного клуба. Уильям рассмеялся и я увидела, как мерцают при свете люминесцентной белой лампы его клыки и зрачки глаз. Он с нескрываемым интересом осматривал мое тело, царапины и ушибы. – Похоже, у тебя неплохая регенерация тканей. Будем надеяться, что все будет хорошо. Звони мне, и как только стемнеет, я буду приходить. Кстати, я уже дорабатываю портрет. – Я приду посмотреть его. До встречи, Уилл. Вампир отвесил реверанс и, взяв зонт, скрылся в темном коридоре. Я не стала выключать свет, потому что не могла дотянуться до выключателя на другой стене. Ночник у изголовья давал достаточно света, чтобы я продолжила писать дневник. Около часу ночи я все же заснула.